Не для поднятия настроения

А там далеко, в параллельной вселенной,
Котята топили людей…
Им было не жалко людей совершенно,
Кошачьи устои важней…

Там пёс прогонял человека под ливень,
И лапой, в придачу, пинал.
А тот, кто поистине добр и наивен,
Вселенною той управлял…

Там хитрых и жадных прозвали лохами
И дурят на каждом шагу…
Там помнят всегда о стареющей маме
И людям любимым не лгут…

Там можно любить, но нельзя ненавидеть,
Ведь ненависть рушит сердца!
И там старика не посмеют обидеть…
Там сын уважает отца.

Там люди с улыбкой встречают восходы
И Господа благодарят.
Там женственность, мужество – главная мода,
А искренность – лучший наряд.

А если опасность к стране подступает –
Политики шлют сыновей
Отважных своих, и они побеждают,
Не трогая мирных людей…

Там люди хорошее видят друг в друге,
И это не новый айфон.
Там чувства взаимные ценят супруги,
Семейное счастье – закон…

Там дети счастливые с папой и мамой
Общаются по вечерам…
Там добрых и честных поступков реклама
Расклеена по городам.

Котята, конечно, людей не топили,
В них столько жестокости нет…
Там люди людей, а не вещи любили,
И в этом, наверно, секрет…

Там царство небесное раем считают,
И, мудрые, не по годам,
Всех грешных людей, что у них умирают,
Не в ад отправляют, а к нам…

Сегодня я слово хочу сказать
Всем тем, кому золотых семнадцать,
Кому окрыленных, веселых двадцать,
Кому удивительных двадцать пять.

По-моему, это пустой разговор,
Когда утверждают, что есть на свете
Какой-то нелепый, извечный спор,
В котором воюют отцы и дети.

Пускай болтуны что хотят твердят,
У нас же не две, а одна дорога.
И я бы хотел вам, как старший брат,
О ваших отцах рассказать немного.

Когда веселитесь вы или даже
Танцуете так, что дрожит звезда,
Вам кто-то порой с осужденьем скажет:
- А мы не такими были тогда!

Вы строгою меркою их не мерьте.
Пускай. Ворчуны же всегда правы!
Вы только, пожалуйста, им не верьте.
Мы были такими же, как и вы.

Мы тоже считались порой пижонами
И были горласты в своей правоте,
А если не очень-то были модными,
То просто возможности были не те.

Когда ж танцевали мы или бузили
Да так, что срывалась с небес звезда,
Мы тоже слышали иногда:
- Нет, мы не такими когда-то были!

Мы бурно дружили, мы жарко мечтали.
И все же порою - чего скрывать!-
Мы в парты девчонкам мышей совали,
Дурили. Скелетам усы рисовали,
И нам, как и вам, в дневниках писали:
"Пусть явится в срочном порядке мать!"

И все-таки в главном, большом, серьезном
Мы шли не колеблясь, мы прямо шли.
И в лихолетьи свинцово-грозном,
Мы на экзамене самом сложном
Не провалились. Не подвели.

Поверьте, это совсем не просто
Жить так, чтоб гордилась тобой страна,
Когда тебе вовсе еще не по росту
Шинель, оружие и война.

Но шли ребята, назло ветрам,
И умирали, не встретив зрелость,
По рощам, балкам и по лесам,
А было им столько же, сколько вам,
И жить им, конечно, до слез хотелось.

За вас, за мечты, за весну ваших снов,
Погибли ровесники ваши - солдаты:
Мальчишки, не брившие даже усов,
И не слыхавшие нежных слов,
Еще не целованные девчата.

Я знаю их, встретивших смерть в бою.
Я вправе рассказывать вам об этом,
Ведь сам я, лишь выживший чудом, стою
Меж их темнотою и вашим светом.

Но те, что погибли, и те, что пришли,
Хотели, надеялись и мечтали,
Чтоб вы, их наследники, в светлой дали
Большое и звонкое счастье земли
Надежно и прочно потом держали.

Но быть хорошими, значит ли жить
Стерильными ангелочками?
Ни станцевать, ни спеть, ни сострить,
Ни выпить пива, ни закурить,
Короче: крахмально белея, быть
Платочками-уголочками?!

Кому это нужно и для чего?
Не бойтесь шуметь нисколько.
Резкими будете - ничего!
И даже дерзкими - ничего!
Вот бойтесь цинизма только.

И суть не в новейшем покрое брюк,
Не в платьях, порой кричащих,
А в правде, а в честном пожатье рук
И в ваших делах настоящих.

Конечно, не дай только бог, ребята,
Но знаю я, если хлестнет гроза,
Вы твердо посмотрите ей в глаза
Так же, как мы смотрели когда-то.

И вы хулителям всех мастей
Не верьте. Нет никакой на свете
Нелепой проблемы "отцов и детей",
Есть близкие люди: отцы и дети!

Идите ж навстречу ветрам событий,
И пусть вам всю жизнь поют соловьи.
Красивой мечты вам, друзья мои!
Счастливых дорог и больших открытий!

Сегодня в разных городах в одну и ту же секунду, умерли две женщины. Умерли не от болезни, а потому что пришел их срок. Одна из них - матушка-настоятельница девичьего монастыря в Казани – в Миру некогда Татьяна, другая Таисия - врач-гинеколог из Владивостока. Не только смерть в одно и то же время объединяла этих двоих незнакомых друг с другом женщин, а так же хитросплетения жизни. Последнее, что сказала Матушка было - "Ваня, Ванечка, сынок, прости!!!" Те же слова произнесла и Таисия, прежде чем навсегда закрыть глаза - "Ваня, Ванечка, сынок, прости!!!"

ТАТЬЯНА
Ее опять разбудил детский плач, сквозь сон и пьяный угар - она с трудом передвигаясь подошла к кроватке, в которой плакал ребенок, ее ребенок. "Боже забери его" - в который раз прошептала она - "Он не нужен мне!!!".

Так уж получилось, что мать Тани умерла, когда ей было пятнадцать, отец беспробудно стал пить и за какие-то полгода превратился в неизлечимого алкоголика. На глазах у девочки рушился мир, она стала плохо учиться, потом и вовсе бросила школу. Начала выпивать с отцом и его собутыльниками, один из которых и стал отцом Ванюшки. Свою беременность Таня обнаружила, когда шел шестой месяц. Между выпивками и похмельем, как то не заметила, как он и родился - принимала роды старая бабушка Зина, мать отца, которая жила с ними, и только и делала, что молилась.

Ванюшка, наперекор всему, родился здоровеньким и красивым карапузом, жил в комнате бабушки, рос без внимания матери, стараясь не попадаться на глаза кутящей компании. Когда мальчику исполнилось три годика, бабушка Зина умерла. Вот тогда то и начался его ад. Пьющая мама Таня (так он ее звал) практически не обращала внимания на сына, хорошо было, когда ему перепадало что то из закуски... малыш перестал улыбаться, забивался в дальний угол, как зверек, и старался не попадать на глаза страшным людям. А еще он с надеждой и со слезами на глазах ждал, когда же его мамочка обнимет и пожалеет, успокоит и развеет его страхи. Но, увы, материнского сердца у Тани не было - да и были ли оно вообще.
Так прошел год. Соседи, знавшие о мальчике, обратились в милицию, те соответственно в органы опеки и малыша забрали в детский дом.
В сознание Татьяны, которая смутно помнила, что было даже вчера, почему то ярко отпечатался этот день, может быть потому что она была трезвей обычного, или провидение вмешалось. Прошло три месяца, а перед ее глазами стояла картина - милиционер, еще какая то женщина, еще какие то люди, пришли забирать Ваню, она сначала ничего и не поняла, только когда Ванюшка стал кричать -"Мама, мамочка, не отдавай меня!!! Мамочка я боюсь!!! Мамочка спаси!!!" - что то болезненно сжалось в области груди, и почему то потекли слезы и нахлынула такая боль, что ей стало страшно.

В тот же вечер умер отец. Таня осталась одна. После похорон, она убрала дом, закрылась и не общалась ни с кем - целыми днями она сидела и смотрела на две стареньких машинки без колес - единственные игрушки ее сына, а ночами подскакивала к кроватке, ей казалось что плачет малыш. И каждую минуту пред глазами всплывал кричащий Ванюшка, который умолял не отдавать его, его глаза полные страха и любви.

Через месяц Таня достала вещи своей мамы и старый чемодан с выкройками, и стала шить - у нее появилась цель- она во что бы то не стало вернет себе сына, она будет заботиться о нем, любить, она каждый день будет искупать свои грехи. Слух о том, что Татьяна - швея, как говориться от Бога, разнесся по всей округе, заказы сыпались рекой. Она отремонтировала дом, закончила курсы кройки и шитья (чтобы официально оформить свое дело), сделала детскую комнату, с любовью выбирая вещи Ванюшке, - все ее мысли и дела были направлены на то, чтобы ей разрешили забрать собственного ребенка. Когда Таня сделала все, что требовали от нее госорганы и уже ничего не мешало ей забрать сына, она поехала в соседний город, туда где находился детский дом.

Стоял теплый июльский день, солнце светило так ярко, как никогда в жизни Татьяны, она, в сшитом ее же, новом костюме, просто бежала по улице к дому, в котором находился ее малыш. Дрожащими руками она открыла дверь в кабинет директора. Положила на стол все документы и молча ждала, когда эта женщина, что-нибудь ей ответит. Казалось, она слышит биение своего сердца в тишине. Директор долго изучала бумаги Татьяны, периодически с упреком поглядывая на молодую, красивую женщину. Она думала про себя, что такой случай за ее практику первый - еще ни одна мать алкоголичка, вставшая на путь истинный не приходила, забирать свое дитя, и как же сказать ей, что она опоздала на полгода. "Вашего Ваню усыновила хорошая супружеская пара, данные по правилам остаются в тайне, я сожалею" - прогремел приговор. Некогда яркое солнце померкло, Татьяна побледнела как лист и из глаз покатились слезы. Директор вдруг почувствовала такую жалость к этой девчонке, ровеснице ее дочери, что подошла и обняв ее сказала, - "Ты только не глупи, родишь еще - молодая, красивая и семья у тебя будет и детки." "Но мне нужен Ванечка" - шепотом ответила Таня, - "Скажите умоляю где он?" Она упала на колени и кинулась целовать ноги директрисы. Сердце любой женщины не смогло бы остаться равнодушным, и она написала на листке адрес, надеясь, что одумавшись, Таня оставит эту идею. Директор понимала, что не дай она сейчас этой девочке надежды, она опять может скатиться в то болото из которого так упорно выкарабкалась.

"Владивосток. ул.Ленина 5 кв. 14 - Резунова Таисия Петровна. Резунов Павел Антонович." - эти фамилии и адрес Таня выучила наизусть, она продала все и поехала в далекий город через все страну, она ехала за своим сыном, за своим Ванечкой....

ТАИСИЯ

Тася, единственный ребенок, росла в благополучной семье, папа занимал должность в исполкоме, мама всю жизнь преподавала музыку. В жизни Таисии всегда все было гладко и ровно, школа с золотой медалью, музыка, и желание стать врачом - родители приняли и одобрили. Училась она хорошо, как и бывает с молодыми девушками влюбилась. Он был старше ее на три года, был обходителен и нежен и ничего не предвещала беды. Но случилось так, что молодой человек просто воспользовался ее наивностью, оставив Тасю беременной. Родители настояли на аборте. Вот так и получилось, что Тася - врач-гинеколог с красным дипломом, работавшая в родильном отделении - сама осталась бесплодной (из-за проведенного аборта).

В двадцать семь она встретила своего будущего мужа Павла, подающего надежды хирурга и все было бы прекрасно, если бы не желание Таси родить ребенка. Павел очень любил свою жену, и даже был согласен жить с ней и без детей, но то, что она бесплодна, разъедало ее душу. Каждый рожденный малыш и счастливая мамочка в ее отделении - заставляли ее плакать по ночам, чувствовать свою никчемность и пустоту. Они с Павлом сдали миллионы анализов, объехали десятки клиник - врачи, которых только разводили руками... Таисия медленно впадала в депрессию, и Павел, не зная как ей помочь, повез ее в Казань, к своим родителям. Гуляя как то по улице, Тася остановилась напротив старого здания и прочитала - "Детский дом №5", она тут же позвонила мужу и сбивчиво попросила приехать. Павел примчался через десять минут и взглянув на табличку понял все без слов. Они зашли, взявшись за руки к Директору, которая провела их в комнату, где играли малыши. Взгляд Таси упал на тихо сидевшего в углу мальчика, он посмотрел на вошедших с такой вселенской тоской в маленьких глазках, что ей захотелось броситься к нему, обнять, защитить от всех бед и несчастий. "Как зовут этого мальчика?- спросила она. "Ванюшка, мать - алкашка, отец неизвестен, а так хороший мальчишка - тихий такой" - услышала в ответ.
Выбор был сделан, осталось только суета с документами. Тася и Павел каждый день приходили к малышу. Он к ним привык и ждал с нетерпением. Однажды, стесняясь, он обнял Тасю и тихо спросил на ушко -"Ты моя мама?" "Да" - прошептала она в ответ - и это было сродни рождению, это миг - стал самым лучшим в ее жизни.
Все осталось позади, Ванюшка гордо вышагивал между мамой и папой по дороге к их дому, он крепко зажмуривал глазки от счастья, когда они весело его поднимали и опускали на землю. Дома их ждали дедушка и бабушка. Ванюшка не слазил с Тасиных рук, он никогда не видел столько красивых игрушек, а еще больше он никогда не чувствовал столько любви и тепла. Маленькое сердечко выпрыгивала от восторга и счастья, и он прижимался к своей мамочке, безусловно прощая ей, что она так долго его не забирала. Тася оставила работу и занималась сыном, Павел в обоих души не чаял - все складывалось прекрасно. Только иногда по ночам Ванюшка плакал во сне и кричал - ""Мама, мамочка, не отдавай меня!!! Мамочка я боюсь!!! Мамочка спаси!!!" Это разрывало сердце матери, Тася презирала и ненавидела эту женщину, которая сделала так больно ее маленькому сокровищу. Именно тогда они с мужем решили, что Ванечка никогда не узнает правды, что его родная мать не стоит этого.

ВСТРЕЧА
Таня прилетела во Владивосток неделю назад и сняла квартиру, она часами стояла у подъезда дома на Ленина 5, как хищница, выслеживая свою добычу. Ее план был прост, она дождется, когда эта женщина, укравшая ее малыша, пойдет гулять с ее кровиночкой, подсторожит их в парке в безлюдном месте и отберет Ванюшку.

Прошла неделя и этот день настал, - Тася вышла с Ванечкой гулять, они как всегда пошли в парк - ведь ее малыш был таким любознательным, он знал уже название всех деревьев и у них была любимая лавочка, возле которой сын играл, слушая мамины рассказы или книжку, захваченную с собой. Они пришли уселись, достали по пирожку и улыбаясь друг другу стали есть. Невдалеке на соседней лавочке сидела женщина, с очень напряженным лицом и периодически поглядывала в сторону Таси и Ванюшки.
Ванька посмотрел в ее сторону и вдруг кинулся на руки Тасе всхлипывая говоря : "Мамочка, ты не бросишь меня?Я люблю тебя!" Тася обняла своего малыша сказала : "Ни за что на свете!!!" на этих словах женщина встала с соседней лавки повернулась и пошла прочь.
Татьяна сначала шла, потом бежала, бежала, бежала, сердце ее надрывалось от боли, она споткнулась, подвернула ногу, упала. И завыла, как волчица, она рвала на себе волосы, кусала себе до крови руки, ей казалось, что внутренняя боль такая сильная, что она сейчас задохнется. Ее малыш, ее Ваня, смотрит с любовью на другую женщину, зовет ее мамой, а она, эта другая, отвечает ему так, что ,кажется, свет окутывает их двоих. Она больше никогда не сделает больно своему ребенку, даже если ради этого придется от него отказаться.... Прохожие шарахались в сторону, крутили у виска, Таня не видела ничего вокруг, она рыдала, выплакивая всю горечь и единственная мысль пульсировала у нее в голове,- "Все кончено, мне незачем больше жить!" Тася с Ванюшей возвращались по соседней аллее домой, увидев плачущую женщину Ваня спросил: -"Мамочка, а почему тетя плачет?" "Наверно, потому что у нее нет такого прекрасного мальчика." - ответила Таисия, быстро уводя ребенка, как любая мать, оберегая от негативных переживаний. Она даже не подозревала насколько оказалась права.
Вдруг Таню кто-то резко поднял, она вскинула опухшие глаза, и увидела старика со строгим лицом, но с такими добрыми и излучающими любовь глазами, что слезы потекли с новой силой. "Плач, дуреха" - сказал он и погладил по голове. Ей показалось, что в этот миг тепло разлилось по всему телу. "Иди в храм"- сказал старик и повернул ее в сторону, где над кронами деревьев блестели купала. Таня повернулась сказать спасибо за доброту, но дедушка исчез. Она пошла в сторону храма, зашла внутрь, и ноги сами привели ее к иконе Николая Чудотворца, посмотрев на которую, она узнала подходившего к ней дедушку. И вдруг ей стало так спокойно, как будто ее обняла мама, и в жизни не было ни боли, ни утрат, ни глупостей. Татьяна встала на колени и прошептала : "Спасибо". В этот же день она улетела обратно в Казань, приняв очень важное решение - уйти в монастырь.
Каждый год, на свое день рождение Ванюшка видел один и тот же сон - к нему приходила женщина, красивая, как святые на иконах, целовала в лоб и говорила : "Я люблю тебя!" И от этих слов становилось так хорошо и спокойно, что просыпался он счастливым. Ваня рассказал, про сон маме, она объяснила, что к нему приходит Матерь Божия, что она благословляет его.
ЭПИЛОГ
Татьяна прожила оставшуюся жизнь в молитвах и служении Господу. Умирая, она прошептала: "Ваня, Ванечка, сынок, прости!!!" Последние, что она увидела - это бегущего к ней четырехлетнего Ванечку, с блестящими от счастья глазенками. Она искупила свой грех, и выдохнула в последний раз с улыбкой и умиротворением на лице.
Таисия родила Наташку спустя два года после усыновления Ванечки, на что все врачи опять разводили руками. Она прожила счастливую жизнь со своей семьей - мужем, детьми и внуками. Только одно не давало ей покоя - это долг рассказать сыну правду. И вот теперь, умирая, она рассказала Ване его историю и прошептала: " Ваня, Ванечка, сынок, прости!!!" И когда он сказал :"Ты моя единственная мамочка и все что ты сделала правильно. Я в пятнадцать нашел документы по усыновлению и все знал, но никогда бы не сделал тебе больно", услышав это,она спокойно отошла в мир иной.
В этот момент души двух женщин, которые были такими похожими и такими разными, и столько страдали, взявшись за руки пошли к Свету....Ведь те кто испытал всю силу материнской любви, выходят на другой уровень мироздания.
А Ванюшка, пошел по стопам приемного отца, и стал знаменитым кардиохирургом, спасая сотню сердец в год - он даже и не подозревал, что будучи маленьким мальчиком, как ангелочек, спас сердца своих двух матерей...

Вечерняя служба. Маленький светлый храм Марии Магдалины. Люди стоят благоговейно, никто не суетится, не шуршит пакетами. Тихо, благостно. Из угла храма, где проходит исповедь, доносятся слова молитвы: «Или под клятву свою ведошася…»

Галина слушает эти, именно эти слова священника, и сердце ее пронизывает привычная уже боль. И мысли уносятся далеко, в те дни, когда она, юная, счастливая, вышла замуж. Вышла по любви, и казалось тогда, что вся жизнь, полная детского смеха, сияющая, радостная семейная жизнь впереди, надо только чуточку обождать, не спешить с детьми, просто сейчас не время…

Они хотели троих – не меньше. И дом, в который она вошла после свадьбы, был просторный, на земле, с вишнями под высокими окнами. И двор был… Но болела тяжко мать, свекровь. Лежала в своей комнате, глухо, надрывно кашляла, слабела на глазах. Смотрела отсутствующим взглядом в окно на качающиеся ветки. Не ела.

Невестка сначала обижалась, мол, всё ей не так. А потом поняла, почуяла дыхание смерти, увидела в тускнеющих глазах свекрови приближение неведомого, страшного.

Ухаживала за ней, преодолевая отвращение и страх. Терпела. И думала, не могла не думать, о будущем.

Комната, где лежала свекровь, хороша была под детскую. Квадратная, светлая. Конечно, сразу надо будет сделать капитальный ремонт. Всё выкрасить, обои поклеить, линолеум настелить, чтобы исчез, выветрился запах беды, запах смерти.

Под стеночками надо кроватки поставить, а посередине ковер, чтобы дети играли. Шкафчик для игрушек тоже поместится – если по месту заказать. И от их с мужем спальни недалеко, как раз слышно будет, если кто из малышей заплачет.

Пока же она просыпалась от громкого стука в стену. Надо было встать, дать свекрови кислородную подушку. Та хватала беззубым ртом жадно, задыхаясь, сипя.
Раздышавшись, наконец успокаивалась, слегка даже розовела. Благодарно смотрела на невестку.

Мужа Галина в такие ночи не будила. Во-первых, не добудиться, а во-вторых, он так терялся, бедный, так трясся. Да и белье она уже не надевала на ссохшееся тело свекрови – незачем. И ухаживать так легче. Зачем ему видеть наготу матери…

Рывком поднимала свекровь, перестилала ей постель и в очередной раз говорила себе: «Только б не забеременеть, только б не было детей… Не сейчас…»

Служба отошла. Галина бредет домой. Не спешит. А куда спешить, небось не семеро по лавкам. Муж, вероятно, тоже задерживается. Вечер теплый, сентябрьский, приятно веет холодком. Подвяленные летней жарой листья задумчиво шумят. Только осенью так шумят листья, и от этого делается бесконечно грустно.

«Господи, воззвах к Тебе, услыши мя. Услыши мя, Господи», – звучало в душе молодой женщины. Боль, вечная ее боль становилась не глуше, нет, а… слаще, что ли… Батюшка говорит, что Господь растворяет всякую боль. «Яко у Господа милость, и многое у Него избавление», – так пели на вечерней службе.

stock_63«Потом» не случилось. Не было у Галины детей. Не было счастья в большом ухоженном доме. И любви между супругами, кажется, тоже не было. «Ты даже ребенка родить мне не можешь!» – прокричал муж ей как-то в запальчивости. Она отшатнулась, побледнела от обиды и гнева, но сказать ничего не смогла. Да и что тут скажешь… Чувствовала себя виноватой. Ведь это именно она как заклинание твердила: только бы не было детей…

Не то чтобы муж хотел детей – нет, конечно. Но у других дети были, и это его уязвляло: что он, в самом деле, хуже других?
Доведенная до отчаяния, Галина однажды убедила мужа попробовать искусственное оплодотворение. На короткое время эта идея объединила их. И… опять не вышло. Врачи пожимали плечами: «Вы оба совершенно здоровы».

«Воля Божия», – сказал батюшка, когда Галина, давясь от слёз, рассказала ему всё.

«Воля Божия», – говорит она себе, подолгу глядя на чужих детей и задыхаясь от нерастраченной нежности. Божия, да, но и ее тоже – страстная, безумная, глупая собственная воля, твердившая: только б не было детей.

Завтра Галина придет на воскресную литургию. И сотрудница ее придет – причащать детей. Их у нее двое: мальчик и девочка. Мальчик еще грудничок. Сотрудница поздно вышла замуж, и детей родила, что называется, под занавес – в 47 и 48 лет соответственно. А еще у нее есть старенький отец, которого она горячо любит и который после инсульта так и не оправился. Памперсы, массажи, утка, перестилание постели, таблетки по часам… И – кормление, прогулки с детьми, кашки, сказки на ночь… Каждое воскресенье вдвоем с мужем приносят малышей на причастие. «Конечно, тяжело», – говорит сотрудница, но глаза ее так и брызжут счастьем и молодостью.

Материнское вечернее
Укладываю спать младшего. Под подушкой нашла написанный от руки плакат. Кривыми такими буквами.
ХОСПИС ОТНИМАЕТ РОДИТЕЛЕЙ.
К моему отъезду в Москву приготовил.
Он прав.


Раймонда


Их у меня в хосписе было трое. Мама Елена и двое детей. Елене – чуть больше сорока. Рак шейки матки.
Детям – погодкам – 20 и 23.
Они всё время в палате с умирающей мамой. Сын возил её гулять на коляске и уходил из хосписа поздно ночью. Дочка приходила утром, потом бежала на занятия – и снова в хоспис.
Я почему-то не воспринимаю Елену одну – она слилась со своими детьми – или они с нею. Дети похожи на птичек. Наверное, про таких говорят «инфантильные». Что- то в них присутствует от совсем маленьких детей. Наверное, то как они разговаривали с мамой, как радовались тому, что ей удалось самостоятельно посидеть несколько минут.
О диагнозе и прогнозе знали. Видно, что не верят или надеются на чудо. А чуда не было. В данном случае не было.
Отца нет, есть бабушка. Её я не видела – она лежала в другой больнице. Дети имеют гуманитарное образование (девочка ещё учится) а мальчик – мальчик у нас балерон. Он танцует в театре оперы и балета. Почему – то эти дети вызывали у меня щемящее чувство жалости. Они говорят «Спасибо» и здороваются со всеми посетителями, открывают и закрывают двери всем, кто проходит в хоспис до или после них. Они всегда со всем соглашаются и никогда ничего не просят.
Я знаю, что они нуждаются, но они никогда ни о чём не просили. Они привыкли к тому, что на Украине не принято пока у нас помогать тем, кому помочь уже нельзя.
Мы – хосписные – потерпели поражение в борьбе. И с болезнью, и с существованием . С этим стерпелись не только я, но и мои больные. Правда.
Удалось мне привести к ним в палату очень богатого человека, который выразил желание помочь самым – самым. . . Это трудный выбор. Привела к ним. Скажу честно, сказала ей, что «ради детей попроси, он сделает. «
На мой вопрос :
– Леночка, чего бы Вы хотели попросить от господина Н. ?, – она ответила
– Мой мальчик танцует «Раймонду» 28 числа. Обязательно посмотрите. . . Вам понравится.
PS. Я вот не могу этого забыть никак.

Йося

Йося (Иосиф) Б. Благодаря этому мальчику 10 лет я открыла детскую палату. Три полных года назад, примерно в это же время в ординаторскую пришла женщина и встала на колени.
« Нас выписали из госпиталя в Израиле летом. Мы думали, что все закончилось, но рак вернулся. Положите моего мальчика. Моего Йосю. Нам некуда больше идти. «
Иосиф Б. 10 лет. Рак яичка. ст. 4. клин. группа 4.
У меня не было места для него. Не было детской палаты вообще. Я до сих пор помню глаза и голос это матери. Как- то оправдывалась перед нею, не помню. Она стояла на коленях. Не плакала, а повторяла «Возьмите моего Йосю».
« Я возьму его, как только освободится койка. «
Это последнее, что я ей сказала. Койка освободилась к утру. Но маленький Йося умер и переводить было уже некого.
Мы освободили две палаты. Сделали просторную большую детскую, которой вот будет уже три года. Сделали за месяц. И приказы подписались сами собой, и мебель нашлась.
Вот только я все время вспоминаю Иосифа и его маму на коленях. И мне больно, от того, что я не смогла им помочь.
Сегодня я получила перевод из Израиля. «На детей хосписа». Это маленький Йося мне помогает. Мне так кажется.

Матери больных

Я пишу о всех матерях, которые бывают у меня. Возраст их детей – от пятидесяти до младенцев.

До поступления в лечении их детей испробовано все. Доступное и недоступное. Операции, химии, облучения, изотопы, антитела – список длинный. Перечень проведенного лечения одновременно характеризует и достижения нашей медицины, и наше бессилие перед смертью.
Маленькая бумажка, подписанная тремя докторами – направление в хоспис.

Они приходят тихо, держа на руках или за руку своих детей. Смотрят в глаза и спрашивают, были ли в моей практике чудеса. Говорят совсем мало, не едят вообще, спят урывками и ставят свечки в храме хосписа.
Утром моя ординаторская напоминает приемную какого- нибудь депутата – посетители с просьбами помочь, купить, положить, дообследовать или отпустить в отпуск. Только матери хосписных больных никогда и ни о чем для себя не просят.
Эта единственные люди, за которых и я не умею просить. Время от времени мне приходится кидать клич о тех, с кем не справляюсь. О помощи матерям – не могу. Я не знаю, какими словами воспользоваться.

Взрослым детям они поют колыбельные, которые пели когда их дети были маленькими. Когда матери поют, они раскачиваются в такт незатейливой песенки, как будто качают ребенка на руках.
С маленькими они слиты настолько воедино, что говорят «мы поели, поспали, пописали. . . «

«Не плачь, мама!» или «не плачьте мамо!»
Так просят их дети, если видят на глазах слезы. Они вытирают слезы и больше при детях не плачут.
Ни у одной матери я не видела истерики. Наверное, чтобы не закричать, они закрывают рот рукой, когда выслушивают от нас неутешительные прогнозы.
После смерти ребенка у них откуда- то находятся силы на оформление бесконечного количества бумаг и похороны.
Я помню одну мать, чей сын умер и она хотела заполнить стандартное заявление с просьбой не делать вскрытие.
Она написала под диктовку слова «Прошу не вскрывать тело моего сына. . « и сказала:
– Доктор, а ведь это уму непостижимо, что я пишу. . . .

Они приносят в хоспис фото своих детей, потом, после сорока дней.
Подписывают сзади – Елизавете Петровне от мамы Инночки, Коленьки, Игоря.
Это они, матери, попросили меня обязательно разбить цветник в память их детей. Когда будет достороено новое здание. Если оно будет достроено. . .

Жизнь продолжается

Есть вещи, которые невозможно объяснить. В силу обстоятельств я на стороне больных, стараясь разделить их переживания. Так или иначе, общаясь с ними, становится не возможным не разделять мир на хороших и плохих, оставаясь беспристрастным наблюдателем.
Ольге было 25. Двое детей. Мальчик и девочка – погодки 4 и 5 лет. Муж старше её лет на десять. Не работала. Рано выйдя замуж занималась детьми и домом.
Меланома, больна 3 года, процесс остановить не смогли. Привезли из дома – маленькая квартира, муж не хотел, чтобы дети видели как умирает их мать.
Худенькая, с большими синими глазами. Метастазы в позвоночник, боли. Она все время ждала детей. К их приходу она подкрашивала губы и переодевалась в привезенную из дома одежду. Для них она складывала фрукты, которые оставляла после хосписного полдника. Под подушкой держала зеркало, в которое обязательно смотрелась, когда слышала шаги около своей палаты.
Их приводил муж, почти каждый день. В первые визиты дети жались к кровати, дарили маме свои рисунки. Тихонько приходили и уходили, держась за руку отца.
За неделю освоились – стали играть с рыбками и канарейками в коридоре хосписа, любили подглядывать в другие палаты, и часто спрашивали что у нас будет на ужин. Санитарки плакали и кормили их тем, что принесли для себя на суточное дежурство. Они же переплетали девочке лохматые косички, которые отец не научился заплетать.
Потом стали приходить реже. Ольга плакала и молчала. Муж звонил редко.
Недели через две отец привел их снова. У девочки были красивые бантики, мальчик – в свежевыглаженной рубашечке. Есть они больше не хотели. И картинок с собой не принесли. Постояли у Ольгиной кровати и сказали, что сегодня идут в зоопарк.
Проводив их до лифта, вернулась в отделение. Санитарка смотрела в окно.
– Смотрите, доктор!
Я подошла и увидела, как около ворот больницы стоит молодая женщина.
Выйдя из дверей, дети бросились к ней, каждый взял её за руку . Припрыгивая, они пошли дальше.
Мы помолчали.
А потом пошли в палату, где громко плакала Ольга.

Последняя запись

Сегодня шесть лет со смерти Веры. Этой конференции – 10 лет. Как сильно изменился мир с тех пор. Как много людей перешло в категорию «бывшие «, как много новых друзей появилось из ниоткуда. Спасибо всем, кто с нами рядом.
Я жду и верю, что война закончится, что все мы перестанем делать и писать друг другу напрасные, злые слова. И что хосписов будет много. И не будет раненых и голодных детей. До встречи, Вера!
#ДокторЛиза