Духовное и моральное воспитание детей. Как вы это видите?

МЕЧТА

Я сказала маме, что хочу проколоть уши, правое в одном месте, левое в двух. Покраситься в рыжий. Сделать тату бабочку на попе.

Мне 18, и я имею право.

Мама тоже в курсе, что мне 18, и я имею право. Но ещё мама в шоке: рыжий? уши? та-туи-ровка?

— Хорошо, — шумно выдыхает, — только ты подожди несколько месяцев: если желание не уйдёт, красься. Ещё через некоторое время уши. А там дальше видно будет.

Делаю маме одолжение, жду. Осознаю свои желания годами. Крашусь в рыжий. Выхожу замуж. Протыкаю уши. Рожаю ребёнка. Борюсь с целлюлитом там, где должна была быть бабочка.

***

Лена — крутой финансист. Карьера, семья, дети по частным школам, дом за городом, машина с водителем. Но Лена мечтает изучать звезды.

— Купим тебе остроконечную шляпу, плащ и телескоп, — шутит муж, — будет у нас свой домашний звездочёт.

Дети хохочут, а Лена хмурит лоб — она и правда мечтает изучать звезды.

— Хорошо, — шумно выдыхает муж, — только ты подожди некоторое время, пусть дети подрастут. Если желание не пропадёт, иди, учи свою астрологию. А там дальше видно будет.

Лена делает мужу одолжение, ждёт годами, листает астрологические прогнозы, помогает дочке готовиться к вступительным в университет, сыну с домашкой в школе. Открывает иногда сайт института, где мечтает учиться, и читает отзывы выпускников — каждый год новые.

И вдруг решается. Сдаёт документы, покупает ручки и тетрадки. Она бежит в институт после работы, учит в командировках планеты, считает ночами углы, тангенсы и котангенсы. С фото в студенческом на неё смотрит та самая Лена, которая мечтала о звёздах десять лет подряд и, наконец, приблизилась к ним на полшага.

***

Мой почти шестилетний Матвей мечтает о велосипеде. Зелёном. С переключателем скоростей и узким взрослым сиденьем. Со шлемом, велосипедными перчатками без пальцев и ветром в лицо. Мечтает со всем нерастраченным пылом своей детской души. Но между ним и велосипедом стоит невролог.

— Ты после сотрясения, — говорит врач, — подожди некоторое время. Вот пройдёт месяц-другой, сдашь анализы, пройдёшь тесты. Если желание не пропадёт, будешь кататься на велике. А там дальше видно будет.

Матвей делает врачу одолжение — ждёт. Сдаёт анализы, открывает в закладках на планшете фотку намечтанного велика, гладит шлем, висящий немым укором на крючке у входной двери.

В кабинет врача входит насупленным, вместо «здравствуйте» откуда-то из-под бровей спрашивает:

— Теперь можно? Я уже долго жду.

— Теперь можно, — прячет улыбку доктор, замечая, что даже к ней в кабинет ребёнок пришёл со шлемом.

На следующее утро Матвей открывает дверь, а там… мечта. Зелёный, с переключателем скоростей, с узким сиденьем. И даже подъездный сквозняк подул в лицо. Матвей прячет лицо на груди отца, держится, чтоб не заплакать от сам-не-знает-чего, боится подойти к мечте и только украдкой, краешком глаза приглядывает, чтобы та не пропала, пока он тут радуется.

***

У нас у всех свои мечты: крупные или мелкие, высокодуховные или обычные житейские, звёздные или про бабочку на попе.

Какие-то мечты будут сбываться, а какие-то забываться.

До некоторых мы дорастём, а некоторые перерастём.

Некоторых никогда не достигнем.

Но в памяти останутся только вот эти – долгожданные, выстраданные, случившиеся вопреки. Когда держишься, чтобы не заплакать от сам-не-знаешь-чего.

Лёля Тарасевич

Я плохая мама. Прямо-таки отвратительная.
Ну вот вчера, например. Устала на работе. Отстояла два часа в пробке. Припарковалась за квартал от дома, жутко замёрзла, ещё и подскользнулась. Не упала (вот оно, спортивное детство!), но спину потянула (вот она, приближающаяся старость!). А вместе со спиной я потянула настроение.
Как там это научно называется? Мама не в ресурсе? Так вот – мама не в ресурсе! Знаете, такая мама с ограниченными возможностями.
Я прихожу домой, перед дверью натянув на себя маску хорошей мамы, и начинаю задорно болтать с сыном и готовить ужин.
И тут Матвей разливает молоко. Ну это для него. А для меня это РАЗЛИВАЕТ МОЛОКО!!!!
Я с шумом выдыхаю, вытираю стол, стул, полы и мило ему улыбаюсь. Ночью придётся вымыть полы в квартире. Улыбка у меня выходит кривоватая и ненатуральная. Сын недоверчиво косится на меня, и бочком-бочком движется в сторону ванны — от греха подальше. Он в свои четыре далеко не дурак, и даже не зная слов «не в ресурсе», понимает, что может сейчас огрести.
В ванной он размазывает по зеркалу зубную пасту красивыми узорными завитушками. Он очень ждёт Новый год и приближает его, как может.
Я захожу, сцепляю зубы, чтобы не учить сына нецензурной лексике, и выдаю ему тряпку. Ночью придётся перемывать и зеркало. По моей маске хорошей мамы уже побежали трещины, и я ухожу на балкон в попытке обрести равновесие.
А потом сынулька решает порадовать меня и вымыться сам. Он залезает в ванну и намыливает себя от души – ровно на половину бутыли жидкого мыла. Мыла, которое стоит в Ашане целых 57 рублей.
И тут меня прорывает. Как трубу. Причём трубу от унитаза.
Я кричу что-то о руках не оттуда. О «хоть что-нибудь полезное, а то одни машинки на уме». Кидаюсь угрозами никогда (ты слышишь, НИКОГДА!!!) больше не купить ни одной игрушки, раз такое безответственное отношение к вещам. О цене чужого труда. О цене денег. Всё, что там обычно кричат «отвратительные» мамы.
Я умею кричать. Кучу всего не умею, а в этом я прям спец. Устройте Олимпийские игры по крику, и я стану гордостью страны. Но пока их нет, я стою и ору на сына. У меня личные домашние соревнования. Я прям на финишной прямой, обхожу всех участников.
Спивающийся сосед-омоновец сверху уже надел каску и начал окапываться.
Подозрительная соседка-старушка слева, наверное, вызывает наряд полиции.
Милая мамочка троих детей снизу даст руку на отсечение, что это полтергейст сейчас орёт, потому что я — та, которую, она встречает каждый день на лестничной клетке, — так кричать не могу.
А я могу. И кричу.
Матвей стоит в ванне, уткнув лицо в свои ручки, и между пальцев льются огромные-огромные слёзы. Слёзы боли, обиды и предательства самого близкого человека. Слёзы, которые я сегодня оценила в 57 ашановских рублей.
Он не понимает половины слов, которые я кричу, и только всхлипывает: прости-прости, я больше никогда…
Он идёт спать. Съежившийся, с осунувшимися худыми плечиками и выпирающими лопатками.
А я всю ночь не сплю. Я проживаю этот вечер минуту за минутой. Снова и снова смотрю на то, что наделала. И такая безысходность, как в детстве, когда что-то уже натворил, а как исправить – не знаешь. Меня гложет чувство вины. Даже не гложет, оно меня всю съедает. Кусочек за кусочком отгрызает мою уверенность в себе как в маме. Да и просто как в адекватном взрослом человеке.
Мне кажется, что чувство вины – единственное, что искупает ту боль, которую я причинила сыну. Заставив страдать другого, ты должен страдать сам. Это очень справедливо.
Но дети, они как солнышко: какой бы ни был хмурый вечер, утром они скачут и улыбаются как ни в чём ни бывало. Вот и Матвей с утра приходит валяться в моей постели, досыпать и ластиться.
Я могу сейчас промолчать и спустить всё на тормозах. Могу забыть о вчера и наслаждаться сегодня.
Или всё-таки не могу?
Не имею права, потому что это нечестно. А нельзя научить сына честности, не будучи честной самой.
Поэтому я подползаю к нему и, собрав волю в кулак, начинаю извиняться. Такой нелегкий, но нужный разговор.
Знаешь, сына, я тут всю ночь не могла уснуть, всё думала… Я вчера так была неправа. Не стоило это дурацкое мыло нашей ссоры. Я просто вчера слишком устала и не сдержалась. А сейчас мне стыдно за своё поведение. Прости меня. Я больше никогда…
А дети, они как солнышко. Они прощают сразу и от души. Они какие-то совсем другие, не чёрствые, не обидчивые, не злопамятные. Они ещё не загрязнили свои маленькие души миром взрослых.
Я вчера тоже лежал, мам, — говорит сын, — думал… Мне кажется, я был тоже неправ. Ну с этим мылом. Не стоило его столько лить. Давай больше не будем так сильно ссориться…
Я лежу и плачу. Такие слёзы очищают. Помогают понять что-то важное. И идти в новый день с новым знанием — знанием, которое тебе подарил твой ребёнок. Идти и обещать себе: не забывать эти важные уроки прощения. Никогда, ты слышишь, НИКОГДА!!!
Лёля Тарасевич

Вопрос из-под синей челки, или Все ли родительские запреты оправданны?
Есть такой возраст — возраст почемучек — случается, говорят, года в 3-4… Это когда «почему небо синее?» и «почему коленки вперед сгибаются?». У меня такой возраст случился значительно позже — лет в пятнадцать, и назывался «почему нельзя»: почему мне нельзя в клуб? Почему с тренировки можно возвращаться в десять вечера, а с прогулки с мальчиком — нельзя после восьми? Почему нельзя пупок проколоть? Почему нельзя синие волосы? И татуировку нельзя??? Ну почемууу??? У родителей не хватало доводов, и ответ на все мои многообразные вопросы был один — мы так сказали. Слабенький такой аргумент для подростка, должна заметить. Порождающий массу других вопросов: а если очень хочется? А если вы не узнаете? А это совсем нельзя или просто не принято/стыдно/сложно/сейчас не хочется? Кажется, я так и не выросла: даже сейчас, когда я сама стала мамой, у меня все тот же вопрос — почему нельзя? Но уже не кому-то вне, а теперь самой себе вовнутрь. Каждый день по многу раз. На каждое действие. И бездействие. Слышу, сын кричит из комнаты: «Мама, хочешь посмотреть на цирковую лошадь?» Захожу, а он аллюром покоряет разложенный диван по кругу, ладошками по бокам прикрыл глаза — у него шоры, видимо. Сын переходит на галоп, диван скрипуче жалуется мне на свою тяжелую долю. «Нельзя!» — тут же вспыхивает в моей голове красная лампочка. Я уже открываю рот, но застываю: почему нельзя? А если очень хочется? А это совсем нельзя или просто не принято? Оцениваю, что важнее: дешевый диван, который и так через год выкину, или цирковая лошадь? И понимаю — однозначно, лошадь важнее… И кадры из мультика в голове, когда медвежонок говорит: «Я всю жизнь мечтал, чтобы у меня была бочка с медом», а ежик грустно вздыхает: «А я, чтобы у меня была лошадка с гривой». Сын задирает ноги, перепрыгивая воображаемые препятствия, кричит «иго-го» и даже не представляет, какую внутреннюю работу я проделываю сейчас. И так было с самого момента его рождения. Когда он в полтора года заинтересовался ножницами, я метнулась в магазин, купила детский вариант и выложила перед ним стопку газет и кусочков ткани. Твердо сказала: «Можно! Режь!». И сын начал упоенно резать. Он резал весь день, резал целую неделю. Ходил за мной, тыкал пальцем вокруг и вопрошал: «Мона?» Мона было многое — туалетную бумагу, коробку из-под обуви, воздушные шарики… А когда он показывал пальчиком на мою шубу, я тащила стопку газет: «Шуба — для тепла, без шубы мама замерзнет. А вот это — мона». Сын резал — я пылесосила. Между пятым и седьмым подходом к пылесосу шла к консьержке за очередной порцией газет. В один из дней на этой неделе ко мне зашла подруга: – ЛЁЛЯЯЯ!!! От ее крика я, расшвыривая тапочки и подворачивая ноги, несусь на кухню. Там мой сын на полу ожесточенно кромсает Московский комсомолец. Подруга застыла от ужаса, глаза на пол-лица, кожа — под цвет Московского комсомольца. Я недоумеваю молча, подруга понимает, что я просто не вижу: – Н-н-ножницы… – шёпотом сообщает она мне. – Ножницы, – соглашаюсь я. – Он же отрежет себе пальцы, – рисует подруга радужные картины. – Они детские, с трудом бумагу режут, – отбиваюсь я. – Все равно, – не отступает подруга, – вот так дашь сначала, а потом он тебе шторы порежет, всю одежду, волосы… Сын режет и даже не знает, какую работу я сейчас проделываю. Я отбиваюсь не только от собственных «нельзя», принесенных из родительской семьи, но и от чужих, которые сыплются градом со всех сторон. Мы разрисовываем краской стены в коридоре — у нас такой дизайн, супер-модный, мега-творческий, а мне пророчат испорченные стены по всей квартире. Мы лепим котлеты, печем блины, а должны лечить ожоги на руках. Сын радостно лезет на лазилки на детской площадке, высоко-высоко: «Мама, смотри, как я могу!», я весело машу ему рукой и улыбаюсь, а мне в уши льется поток информации про переломы и сотрясения. А еще нельзя бегать — запаришься, а потом продует, заболеешь. Нельзя кричать, даже дома. Нельзя прыгать, даже по полу. Нельзя по лужам ходить, в грязи ковыряться по локоть — стиральная машинка же еще не изобретена. А ребенком-то вообще побыть можно? Нет? А если вы не видите? А если не узнаете? Нельзя в строительный магазин с ребенком — это не детское место. И в ресторан не стоит — он там будет всем мешать. А еще его лучше не брать в самолет, поезд, в машину на дальние расстояния. Запереть дома под замком и привязать к батарее. И знаете, я нашла ответ, почему нельзя… В 99 процентах случаев — потому что лень. Лень учить лазить, шить, резать, готовить, лень играть с малышом и занимать его. Лень выстроить границы, внутри которых можно. Намного проще сказать «нельзя». Когда я это поняла, я запретила самой себе слово «нельзя». Нет, конечно, не совсем. Но установка была свести это слово только на самое необходимое. На пальцы в розетку и нос в блендер, на идею глотнуть химию и желание ударить маму. Хватает и так, как вы понимаете, зачем же обесценивать это слово, размывать его силу на сотни других невинных действий. Убираешь химию подальше, запираешь лекарства на замок — и забываешь про мигающую красную лампочку опасности. А остальному учишь. Так, в 4 года у нас в свободном доступе лежат ножи, ножницы, отвертки, клей и прочее. И мы все еще живем в неразрисованной квартире с целыми шторами. Многие боятся избаловать и бегут ограничивать, одергивать, запрещать. Может быть, в итоге я окажусь неправа, а они правы. Может быть, «все дети разные, и с моим такое точное не сработает». Все может быть. Я не претендую на истину в последней инстанции. Я просто все еще чувствую себя той 15-летней угловатой девочкой, которая упрямо твердит из-под синей челки: почему нельзя? Ну почемуууу?
ЛЕЛЯ ТАРАСЕВИЧ

Однажды вы встретите что-то своё.

Лично для вас созданное. Это эгоцентрично звучит, но подождите, я расскажу просто и ясно. Давным-давно в комиссионном магазине я увидела кофточку. Обычную кофточку малинового цвета с круглым воротничком и завязочками на рукавах. Я примерила - ах, как мне подошла эта кофточка. Она словно на меня была сшита! И цвет, и фасон, и воротничок, и завязочки... Совсем другая девушка смотрела из зеркала! Но денег было так мало. А ребёнку годик. И неизвестно, когда стипендию дадут - такие были времена. Денег в обрез, ровно на кофточку. Я была ответственная. Я не купила. Я только с горьким сожалением посмотрела ещё раз на кофточку, погладила ее и ушла. И до сих пор ее помню - ни одна вещь больше не подходила мне так, как та кофточка прелестная. А стипендию дали через день! Но кофточки уже не было…
…Однажды в жизни вам встретится что-то, созданное лично для вас. Это может быть что угодно: вещь. Домашнее животное. Город. Особое место. Другой человек. И вы всем сердцем, всей душой почувствуете: это мое! Это для меня! Этот человек создан для меня! Этот город у моря - он мой! Я должен жить здесь! Это иделальные, мои личные сапожки! Они для меня сшиты! Это мой котёнок! Он для меня появился на свет! Нет в этом эгоцентризма. Есть узнавание и идеальное совпадение. И именно в этот момент денег или ресурсов будет в обрез. Ровно столько, сколько нужно потратить, отдать. Вот и потратьте. И вы об этом не пожалеете никогда. Но пожалеете о том, что не решились. Из самых благородных помыслов - не решились… И все равно пожалеете, и всю жизнь будете помнить. Есть в мире то, что создано для нас - чтобы сделать нас счастливыми. Не проходите мимо; жизнь коротка. И есть только одна-единственная «наша кофточка». Наш человек. Наш город. Наше дело… То, что специально создано лично для нас…

Анна-Валентиновна Кирьянова

Мудрая притча...

Жили по соседству две семьи.. В одной семье тишь да благодать, а во второй бесконечные ссоры, выяснения отношений и т. д. И вот однажды говорит жена своему мужу: "Пойди подсмотри за соседями, как так у них получается жить без скандалов".
Пошёл муж, притаился за забором и смотрит. Моет соседка порог, ведро с водой рядышком стоит, и тут муж её шёл и нечаянно ногой зацепил ведро и опрокинулось. " ну сейчас начнётся"-думает сосед в засаде. Жена давай извиняться перед мужем, что ведро с водой на дороге поставила. А муж её тоже давай извиняться перед ней, что шёл не глядя под ноги и ещё и работы прибавил любимой. В общем, так они друг перед другом извинялись, вместе всё убрали и зашли в дом.
А незадачливый сосед в недоумении пришёл домой и говорит жене :"знаешь, жена, как то странно получается у нас все правы – и скандалы бесконечные, а у них оба виноваты — и всё полюбовно"...

Однажды у меня на руках умирал от рака священник — человек, который сам утешал других всю свою жизнь. Я спросила его: какой грех самый большой? А он ответил: «Самый большой грех — обидеть слабого». Почему? «Потому что это легче всего сделать…» Эта мысль меня поразила — самый тяжкий грех сделать легче всего… Передайте эти слова детям.
Елизавета Глинка (доктор Лиза)

В ТРУДНУЮ МИНУТУ ЖИЗНИ ВОЗЬМИТЕ ВЕНИЧЕК И ПОДМЕТИТЕ

Слово "держитесь" в трудную минуту меня лично не раздражает. Не вызывает желания ответить: "ах, вам-то хорошо говорить! А мне каково?!". Я в это слово вот какой смысл вкладываю.

Профессор Яров писал о блокаде, изучал документальные свидетельства. И такая история его поразила: детей стали отправлять в эвакуацию по Ладоге, по Дороге Жизни. Мест было очень мало, дорога была страшная и трудная, а дети были смертельно истощены. Они уже погибали. И надо было выбрать тех, кто сможет доехать. Выдержать дорогу. Спастись. Страшный, трагический выбор... И дистрофичные врачи шли на хитрость.

Деткам говорили: "видишь, пол грязный! Ты возьми веничек и подмети пол. Покажи, как ты умеешь!". И те дети, у которых оставались силы, брали веничек и начинали мести... Может быть, у них тоже не было сил. Но у них оставалась воля - это заменяет силы. Брали веничек и мели... И кто-то из проверяющих возмутился, какой-то чиновник. А врачи сказали: мы так выбираем тех, кто может выжить в дороге. Кто может перенести дорогу и спастись".

Это страшная история - но в блокадном Ленинграде других не было. И я думаю иногда, что жизнь - это тоже комиссия. Комиссия говорит: "возьми веничек. Подмети комнату!". И пока мы можем подмести, пока можем себя заставить - мы будем жить. Нас возьмут в трудный, опасный, но спасительный путь.

Надо держаться. Изо всех сил надо держаться. Вот это мы друг другу говорим в трудную минуту, вот в чем смысл этого слова, хотя иногда оно кажется обидным и неуместным. Но что еще скажешь? Не будешь же всем про веничек рассказывать, как я вам рассказала. Держись - это возьми веничек и подмети. Покажи жизни, что ты еще жив и хочешь жить. И тогда шансов на спасение будет больше. Гораздо больше.

А. Кирьянова

ДОНОР (притча)
Он подсел ко мне в очереди к терапевту. Очередь тянулась медленно, читать в темноватом коридоре было невозможно, я уже истомилась, поэтому, когда он обратился ко мне, я даже обрадовалась.
— Давно ждете?
— Давно, — ответила я. — Уже второй час сижу.
— А разве вы не по талону?
— По талону, — уныло ответила я. — Только тут все время без очереди проходят.
— А вы не пускайте, — предложил он.
— Сил у меня нет с ними ругаться, — призналась я. — И так сюда еле дотащилась.
Он внимательно посмотрел на меня и сочувственно спросил:
— Донор?
— Почему «донор»? — удивилась я. — Нет, никакой я не донор…
— Донор-донор! Я же вижу…
— Да нет же! Я кровь сдавала в первый и последний раз в институте, в День донора. Упала в обморок — и все, больше никогда.
— А вы часто вообще в обмороки падаете?
— Нет… Ну, бывает иногда. Я просто так часто падаю. Шла-шла, и вдруг упала. Или с табуретки. Или спать. Вот так вошла домой, увидела диван — и сразу упала.
— Это не удивительно. У вас почти не осталось жизненных сил. Ваш сосуд опустошен.
— Кто опустошен?
— Сосуд жизненной энергии, — терпеливо пояснил он.
Теперь уже я внимательно посмотрела на него. Он был симпатичный, но немного странный. Вроде бы молодой, не больше тридцати лет, но глаза! Это были глаза мудрой черепахи Тортиллы, из них вроде даже шел свет, и в них плескалось столько понимания и столько сочувствия, что я просто впала в ступор.
— А болеете вы часто? — спросил он.
— Нет, что вы! Редко болею. Я очень сильная. Вы не смотрите, что я на вид худосочная.
— «Худо — сочная», — раздельно произнес он. — Вслушайтесь же! «Худые соки» — вот что лежит в основе вашей конституции. Отношения с родителями не очень?
— Не очень, — призналась я. — Отца я почти не помню, он с нами давно не живет. А вот с мамой… Я для нее до сих пор малышка, она все время учит меня жить по ее правилам и что-то требует, требует, требует…
— А вы?
— Когда силы есть, отбиваюсь. А когда нет — просто плачу.
— И вам становится легче?
— Ну, немного. До следующего скандала. Вы не подумайте, она же не каждый день так. Раз или два в неделю. Ну, иногда три.
— А вы пробовали не давать ей энергии?
— Какой энергии? Как не давать? — не поняла я.
— Вот смотрите. Мама провоцирует скандал. Вы включаетесь. Заметьте слово: «включаетесь»! Как электроприбор. И мама начинает подпитываться вашей энергией. А когда скандал закончен, ей хорошо, а вам плохо. Так?
— Так, — признала я. — Но что я с этим могу поделать?
— Не включаться, — посоветовал он. — Другого способа нет.
— Да как же не включаться, если она пробивает? — разволновалась я. — Она же меня как облупленную знает, все мои болевые точки!
— Вот-вот… Болевые точки — как кнопки. Нажал на кнопку — вы включились. А когда «пробивает», тогда и происходит утечка энергии! Это же в школе на физике проходят.
— Да, помню, что-то такое учили…
— А законы физики, кстати, общие для всех тел. И для человеческих в том числе. Просто в Школе Жизни мы зачастую двоечники и прогульщики.
— Как можно прогулять Школу Жизни?
— Да очень просто! Вот Жизнь дает тебе урок, а ты его учить не хочешь. И сбегаешь!
— Ха! Хотела бы я сбежать. Да вот что-то не получается.
— А так и бывает. Пока урок не пройдешь — будешь его раз за разом долбить. Жизнь — хороший учитель. Она всегда добивается 100%-ной успеваемости!
— Нет у меня сил на этих уроках сидеть. Вот видите, пришлось даже к врачу тащиться. Еле ноги передвигаю.
— С вами всегда так?
— Да нет. Временами. Вот последняя неделя — вся такая.
— А что происходило в эту последнюю неделю?
— Да самое интересное, что ничего особенного! Обычная рутина.
— Ну, расскажите мне про рутину. Если не жалко.
— Да чего тут жалеть? Говорю же, ерунда всякая. Ну, с мамой пару раз пообщалась. Все как всегда. Работа — никаких перегрузов. Со сменщицей поцапалась разок, но не сильно. Вечерами не напрягалась, только на телефоне висела, помогала ситуацию разрулить. А чувствую себя так, как будто на мне пахали всю неделю!
— Ну, возможно, и пахали, только вы не заметили. Что вы там разруливали по телефону?
— А, да это фигня. У подруги проблемы, ей надо было выговориться. Я просто предоставила ей большую жилетку.
— Выговорилась?
— Ну да, наверное. Каждый вечер по полтора часа — любой выговорится.
— А вы?
— Что — я?
— Вы — выговорились?
— Да нет же, я ее слушала! Ну, утешала, поддерживала, советы умные давала. А сама я ей не жаловалась, ей сейчас не до меня, у нее своих проблем хватает.
— Ну так я вам скажу: вы послужили не большой жилеткой, а сливным бачком. Она слила в вас весь свой негатив, а вы ей в ответ послали свою позитивную энергию в виде советов и поддержки. А сами ну ничуть не разгрузились!
— Но друзья же должны поддерживать друг друга!
— Вот именно: «друг друга». А у вас получается дружба «в одни ворота». Вы ее — да, а она вас — нет.
— Ну, не знаю… Что ж теперь, отказать ей в помощи? Но мы же дружим!
— Это вы с ней дружите. А она вами пользуется. Хотите — верьте, хотите — проверьте. Начните с первого же слова рассказывать ей о своих проблемах, и посмотрите, что будет. Вы удивитесь, насколько этот метод энергосберегающий.
— Да, вы знаете, неплохо было бы… В смысле побольше энергии.
— Говорите «неплохо». А сами ее разбазариваете!
— Но я же не думала! С такой-то точки зрения… Хотя сейчас вот вы сказали — а ведь точно. Я с ней поговорю — и как будто вагоны грузила.
— Это она вас грузила. А вы принимали на себя ее груз проблем. Оно вам надо?
— Да нет, конечно… Зачем мне? У меня своих проблем выше крыши.
— Какие же?
— Да разные. Например, муж. Бывший. Я его люблю — ну, чисто по-человечески. А может, и больше. А у него другая семья. И там все неблагополучно. Она его приворожила. А мне его жалко, он ведь хороший! И все-таки родной человечек…
— Эти переживания доставляют вам радость?
— Что вы! Какую радость??? Сплошные мучения. Я ведь все думаю, думаю, как ему помочь, и не знаю…
— А вашему мужу сколько лет?
— Он немного старше меня. Но это неважно!
— Важно. Взрослый человек в состоянии сам решать свои проблемы. Если хочет, конечно. И если не привык перекладывать их на других. Вы с ним общаетесь?
— Да, конечно! Он приходит навестить детей. Ну и поговорить. Пожаловаться, как ему там плохо.
— И вы его жалеете. Да?
— Ну конечно, жалею! Сердце кровью обливается. Ему же плохо…
— А вам, стало быть, хорошо.
— Нет, мне тоже плохо.
— Тогда сами подумайте: и чем же вы можете ему помочь? К его «плохо» добавить свое «плохо»?
— Нет! Нет! Я ему дарю то, чего у него нет в той семье. Понимание… Поддержку… Тепло…
— А взамен?
— Не знаю. Благодарность, наверное?
— Ну да. Он благодарит и несет то, что вы ему дали, в ту семью. Потому что там требуют, а своего тепла у него не хватает. Тогда он берет это у вас. А знаете, почему вы обессилены?
— Нет, я как раз по этому поводу к терапевту иду. Чтобы он сказал.
— Ничего он вам не скажет. Терапевт лечит симптомы. Ну, витамины пропишет, может, массаж. И все! А причины, причины-то останутся!
— Какие причины?
— Вы не любите себя. Вы пытаетесь любить других, не полюбив прежде себя. А это так энергозатратно! Вот и чувствуете себя выпотрошенной.
— И что же делать?
— Я посоветовал бы обратиться лицом к себе. И подумать, нужно ли вам так выкладываться, чтобы другим было хорошо. Причем за счет вашей жизненной энергии. Скиньте их с себя! Перестаньте быть донором. Хотя бы временно! И начните любить себя, баловать себя, питать себя. Тогда через какое-то время вы наполнитесь и засияете. Как лампочка! И глаза ваши загорятся. И сердце нальется теплом. Вот увидите!
Он говорил вдохновенно, глаза его горели, и я думала — какой интересный человек! Такой умница! Интересно, кем он работает в жизни?
— Ну вот вы меня учите жить, а сами тоже больной! — вдруг сообразила я.
— Нет, я не больной. Я электрик. У меня просто обеденный перерыв. Кстати, уже кончается. Вон напарник идет со стремянкой, сейчас будем лампочки менять! До свидания, и здоровья вам! Душевного — прежде всего. И хватит быть донором!
Я так и осталась сидеть с открытым ртом, наблюдая, как мой знакомец вскочил и присоединился к мужчине постарше, который действительно шел по коридору со стремянкой. Боже мой, ну как я сразу не заметила, что он был одет в синий форменный комбинезон? Наверное, из-за его глаз — я ведь почти не отрывала от них взгляда.
И у меня ощущалось странное тепло в груди, как будто туда что-то влилось, такое приятное и живительное. Я даже почувствовала, что силы возвращаются ко мне. «Законы физики, кстати, общие для всех тел. И для человеческих в том числе», — так он сказал мне. Я вдруг ясно вспомнила, как на уроке физики нам показывали опыт с сообщающимися сосудами. Когда в один доливают воды, уровень в другом тоже поднимается. И наоборот. Наверное, пока мы общались, этот странный электрик поделился что-то таким, что в нем было — жизненной энергией, вот! И ее уровень у меня повысился. То есть он мне дал, а я взяла.
Я вскочила с места и помчалась по коридору, догоняя электрика.
— Погодите! Это что же получается? Вы — тоже донор?
— Донор, — улыбнулся он. — Только я, в отличие от вас, делюсь энергией добровольно, потому что у меня в избытке!
— А почему ее у вас много? Есть какой-то секрет?
— Есть. Он очень простой. Никогда не позволять высасывать себя до дна, нажимая на кнопки, и никогда не включаться в то, что не в твоей власти. Вот и все!
И они с напарником свернули в какой-то кабинет — давать людям свет. А я задумчиво пошла по коридору обратно, по дороге раздумывая о том, что все равно хочу быть донором. Только сначала подкоплю Любви, чтобы мой источник жизненной силы наполнился до краев. И обязательно научусь нести людям свет — так же, как этот замечательный электрик с мудрыми глазами черепахи Тортиллы.

Я сегодня с одной маманей разговаривал, чувствую, она глазами хлопает, ни шиша не понимает. Дети выросли, обнаглели, не работают, не хотят учиться, за квартиру не платят, она их кормит. Как должна поступить мать, которая любит детей? А ещё хамят, младший ей говорит: "А ты здесь вообще никто". А она это спокойно глотает. Если б она их любила, она бы тут же, в этот же день сменила замок и уже его в квартиру не пускала, а он пускай думает, кто здесь кто, а кто – никто. Пока на коленях не приползёт и со слезами (потому что слёзы – это действительно действительно того, что человек что-то переживает) не скажет: "Мамочка, прости!", и чтоб не просто "Мамочка, прости!", а чтобы несколько часов рыдал, до тех пор не пускать. Вот это любовь! Почему? Потому что её поступок вернул его в нормальное человеческое состояние.

В Древнем Вавилоне таких сынков, хамящих матерям, убивали – по закону. Если дети хамят родителям, то их убивают, потому что это уже не дети, а незнамо кто, какие-то демоны. А она ничего не понимает, потому что она принимает за любовь свою к ним привязанность, пристрастие – такое, чисто как у всех млекопитающих. Просто у людей как у биологического вида это затягивается. Иногда приходит женщина лет 78-ми и говорит: "Не знаю, что с сыном делать". Я советую: "Пора отнимать его от груди", потому что иначе ещё немножко и он вообще уже никогда не сможет жить самостоятельно, потому что за него всю жизнь всё делала мать, пока она уже не стала старушкой, и она сама уже изнемогла, и уже приходит в церковь как в последнюю инстанцию с вопросом: "Что делать?". Ну делать надо было 50 лет тому назад, сейчас мало что можно сделать. Но по крайней мере корм надо перекрыть. А если хамит, то выгнать из дома. И пусть он сам хотя бы попробует пойти в суд, подаст заявление о вселении на площадь, где он прописан, пусть годик походит, а она потянет с этим судом. Потом его судебные приставы вселят. А потом он пойдёт за папиросами в магазин, а она опять сменит замок, и процедура повторится ещё на целый год. Вот и всё. Но нет, она думает, что она его любит: "Ну как же, я мать!". Так мать-то должна воспитывать, а не уродовать! Уже воспитала урода! Уже воспитала урода.

Человеку с 14-ти лет даётся паспорт – зачем? Чтобы начал работать. Или в крайнем случае мать по доброте душевной, если он поступил в какой-то институт или колледж, хочет чему-то научиться, ради него она согласна: "Ну хорошо, буду тебя кормить, пока ты учишься". А его выгоняют, пять хвостов. То есть он и не хочет ничего делать. Так зачем его кормить-то? Нет, чем раньше он начнёт самостоятельную жизнь, тем лучше для него. Он гибкий человек, начнёт, как обычный простой американский мальчишка. С чего они начинают? Моют посуду в ресторане или бегают в Маконалдсе. Все начинают с этого. Или торгуют газетами. Год-два – устал, начинает задумываться: "А что я буду, и до сорока бегать?". Смотрит, а в Макдоналдсе сорокалетних нет, начинает думать, нельзя ли чему-то научиться: "Может, автомобильчик освою, пойду в такси – сначала на чужой машине, потом буду на своей". Ну и так далее. Хоть чему-то научиться! А если мать умрёт, что делать-то? Наркотиками торговать? Ну это тюрьма. Там всегда востребованность огромная. Хочешь – вози наркотики. Ну, года три. Он же дурачок, полиция вычисляет мгновенно, и всё – по тундре, по широкой дороге.

Протоиерей Димитрий Смирнов

Детство – это счастливое время, когда за каждым углом ждешь счастья. Удивительно, что в старости детство не растворяется, а приходит заново... Я я стала спрашивать своего 84-летнего папу о том, что ему больше всего вспоминается. За плечами у папы интересная жизнь, он кандидат технических наук, работал в Алжире, преподавал там, ему есть что вспоминать, а он ответил: детство, ранние детские впечатления.

И мама моей подруги, горячо любимая 75-летняя Нина Тимофеевна, также ответила: детство. И это несмотря на то, что на ее детские годы пришлась война.

Детство – не просто приятные воспоминания. Это краеугольное, очень значительное время. Как-то меня поразили воспоминания Толкиена, автора «Властелина колец», что самую определяющую в его жизни роль сыграли четыре года в детстве, проведенные в деревне. Там он видел деревья, природу, речку. Без этого нельзя вырасти ребенку.

Сейчас модно водить малышей в какие-то школы раннего развития, а на самом деле это, по-моему, в большинстве случаев, работа на удовлетворение родительского тщеславия, и только. Вся жизнь – прекрасное, обучающее действо. У ребенка должны быть события в жизни, а события – это лето в деревне, посещение театра, общение с бабушками, дедушками, гостями, праздники и даже особая уборка перед праздниками.

Ирина Гонгчаренко

Философ Сенека

в юности болел туберкулезом. Это сейчас туберкулёз излечим; а тогда это был смертный приговор. Сенека с мягким юмором описывает, как он плоховато выглядел. Исхудалый, слабый, чахлый, он выкашливал, извините, куски внутренностей. Видимо, легких. Он особо не рассматривал - сил не было.
Сенека был философ-стоик. Он спокойно относился к смерти. И приготовился умереть. Лёг и лежит стоически.
А потом он посмотрел на своего папу и переменил решение. Отчаяние и горе отца не поддаются описанию. Отец не мог вынести мысли, что сын умрет. Отец не был стоиком, он был просто любящим родителем. Он не пережил бы потери любимого сына.
И Сенека приказал себе жить. Так и приказал: приказываю себе жить! Чтобы жить, - добавил Сенека, - иногда надо больше мужества, чем чтобы умереть.
И, знаете, он выжил. И прожил долгую жизнь. В трудную минуту он приказывал себе жить. Ради тех, кого любил и ради тех, кто в нем нуждался.
Жить - это требует мужества. Помереть нетрудно. Лечь, смириться, сдаться. А жить очень тяжело.
Но надо постараться изо всех сил - ради тех, кому мы нужны. Так сказал мудрый философ Сенека.

Анна Кирьянова

ОТЦОВСТВО КАК ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ ИНСТИТУЦИЯ В РФ

Просим Вас принять добровольное участие в федеральном опросе-исследовании феномена отцовства. Опрос позволит Вам обратить внимание на возможности развития собственного отцовского статуса на практике.



Участвуя в этом опросе, Вы помогаете анализировать актуальное состояние института отцовства в России и оказываете помощь в совершенствовании процессов его поддержки!

© Департамент образования г.Сургута

Кто хозяин в нашем доме и в нашей голове

Вот очень хорошая история про мудрого философа и его знакомого. Этот знакомый жаловался, что его одолевают плохие мысли. Что его мучают плохие воспоминания о плохих людях, о тех, кто причинил ему зло или обиду. Что бывает обида на жизнь, и зависть бывает иногда к счастливчикам. И тянет выпить от тоски и обиды. Много всего дурного приходит в голову, как избавиться от плохих мыслей и влечений?

Философ слушал-слушал эти жалобы, а потом пригласил этого знакомого к себе на обед. И приятель согласился пообедать у философа, погостить у него и как следует попортить ему кровь своим нытьем. Он приехал к дому философа, постучал, но ему никто не открыл. Слышно было, как звучит зурна, как поют девушки, вкусно пахло пловом и кебабом. Дом был полон жизни! Но ворота оставались запертыми.

Этот человек вернулся домой, исполненный досады и огорчения. А потом к нему пришёл этот философ. И спросил: "ты получил ответ на свой вопрос?". Человек сердито ответил, что он даже в дом не смог войти, плова отведать, какие уж там ответы! Ты же меня не пустил! Я стучал, а потом ушёл. А сейчас ты ко мне припёрся без зазрения совести, нахально вошёл в мой дом!

Философ спокойно ответил: "я хозяин в своём доме. И я решаю, пускать кого-то или нет. Открывать двери или не открывать. Я хозяин, поэтому я пускаю в дом тех, кого хочу. И я хозяин своему разуму, своей голове. Я психически нормален. И я решаю, какие мысли пускать в голову, а какие - не пускать. В твоём доме будут те, кого ты в него пустил!".

Это и был ответ на вопрос. Контроль на входе необходим. Можно напустить полный дом джиннов и шайтанов, а потом робко прятаться и сетовать на плохое настроение. А можно пустить хороших и полезных людей. И приятных. Двери надо держать закрытыми и не распахивать навстречу каждой постучавшей мысли или мрачному воспоминанию. Это вполне по силам психически нормальному человеку.

И можно прогнать тех, кого мы ошибочно впустили в дом раньше. Потому что мы хозяева в нашем доме. Это важно помнить всегда.

Анна Кирьянова

Как быть, если вас обвиняют в том, чего вы не совершали.

Трагических реакций на такие обвинения у нас быть не должно. Ты знаешь, что ты этого не делал, и Бог это знает. Ты перед Ним этого греха не совершил – вот главное. А людям, которые тебя обвиняют, твои оправдания не нужны. Они устраивают такого рода самочинные расследования вовсе не для того, чтобы найти правду. Правда им вообще безразлична. Им всё равно, ты это сделал или не ты. У них есть потребность унижать и третировать другого человека. Для этого им нужен повод. Их поведение может быть связано с комплексом неполноценности, ущербностью, завистью – человек, который завидует, может не только того, кому завидует, грязью поливать, но и других тоже – ему всё равно.

Конечно, нервная система у людей разная. Кто-то махнет рукой и забудет, а для кого-то это действительно травма на всю жизнь. Но здесь важно понять: если ты увязнешь в выяснении отношений с этими людьми, хотя бы мысленно, – у тебя вся жизнь мимо пройдет. Ты всю жизнь будешь что-то им доказывать. А доказывая, что ты не верблюд, ты сам себе потихоньку внушаешь, что ты таки верблюд – по крайней мере, в чьих-то глазах. И таким образом становишься зависимым от обвинения. Вот почему это страшно, это опасно – оправдываться в том, чего ты не сделал. Нужно вовремя переключиться с человеческого суда на Суд Божий и сказать: Господи, Ты всё знаешь – и да будет воля Твоя. Этого достаточно. По сути это означает – остаться здоровым психически и целым духовно.

Священник Михаил Богатырев

Сказка о ненужной жертве
Просто и наглядно о том, как мы сами готовы испортить себе жизнь.
– Здесь занимают очередь на жертвоприношение?
– Здесь, здесь! За мной будете. Я 852, вы – 853.
– Ой, мамочки… Это когда же очередь дойдет?
– Не беспокойтесь, тут быстро. Вы во имя чего жертву приносите?
– Я – во имя любви. А вы?
– А я – во имя детей. Дети – это мое все!
– А вы что в качестве жертвы принесли?
– Свою личную жизнь. Лишь бы дети были здоровы и счастливы. Все, все отдаю им. Замуж звал хороший человек – не пошла. Как я им отчима в дом приведу? Работу любимую бросила, потому что ездить далеко. Устроилась нянечкой в детский сад, чтобы на виду, под присмотром, ухоженные, накормленные. Все, все детям! Себе – ничего.
– Ой, я вас так понимаю. А я хочу пожертвовать отношениями… Понимаете, у меня с мужем давно уже ничего не осталось… У него уже другая женщина. У меня вроде тоже мужчина появился, но… Вот если бы муж первый ушел! Но он к ней не уходит! Плачет… Говорит, что привык ко мне… А мне его жалко! Плачет же! Так и живем…
Распахивается дверь, раздается голос: «№ 852, проходите!».
– Ой, я пошла. Я так волнуюсь!!! А вдруг жертву не примут?

№ 853 сжимается в комочек и ждет вызова.

Время тянется медленно, но вот из кабинета выходит № 852.
– Что? Ну что? Что вам сказали? Приняли жертву?
– Нет… Тут, оказывается, испытательный срок. Отправили еще подумать.
– А как? А почему? Почему не сразу?
– Ох, милочка, они меня спрашивают: «А вы хорошо подумали? Это же навсегда!». А я им: «Ничего! Дети повзрослеют, оценят, чем мама для них пожертвовала». А они мне: «Присядьте и смотрите на экран». А там такое кино странное! Про меня. Как будто дети уже выросли. Дочка замуж вышла за тридевять земель, а сын звонит раз в месяц, как из-под палки, невестка сквозь зубы разговаривает… Я ему: «Ты что ж, сынок, так со мной, за что?». А он мне: «Не лезь, мама, в нашу жизнь, ради бога. Тебе что, заняться нечем?». А чем мне заняться, я ж, кроме детей, ничем и не занималась??? Это что ж, не оценили детки мою жертву? Напрасно, что ли, я старалась?

Из двери кабинета доносится: «Следующий! № 853!».
– Ой, теперь я… Господи, вы меня совсем из колеи выбили… Это что ж??? Ай, ладно!



– Проходите, присаживайтесь. Что принесли в жертву?
– Отношения…
– Понятно… Ну, показывайте.
– Вот… Смотрите, они, в общем, небольшие, но очень симпатичные. И свеженькие, неразношенные, мы всего полгода назад познакомились.
– Ради чего вы ими жертвуете?
– Ради сохранения семьи…
– Чьей, вашей? А что, есть необходимость сохранять?
– Ну да! У мужа любовница, давно уже, он к ней бегает, врет все время, прямо сил никаких нет.
– А вы что?
– Ну что я? Появился в моей жизни другой человек, вроде как отношения у нас.
– Так вы эти новые отношения – в жертву?
– Да… Чтобы семью сохранить.
– Чью? Вы ж сами говорите, у мужа – другая женщина. У вас – другой мужчина. Где ж тут семья?
– Ну и что? По паспорту-то мы – все еще женаты! Значит, семья.
– То есть вас все устраивает?
– Нет! Нет! Ну как это может устраивать? Я все время плачу, переживаю!
– Но променять на новые отношения ни за что не согласитесь, да?
– Ну, не такие уж они глубокие, так, времяпровождение… В общем, мне не жалко!
– Ну, если вам не жалко, тогда нам – тем более. Давайте вашу жертву.



– А мне говорили, у вас тут кино показывают. Про будущее! Почему мне не показываете?
– Кино тут разное бывает. Кому про будущее, кому про прошлое… Мы вам про настоящее покажем. Включаем, смотрите.
– Ой, ой! Это же я! Боже мой, я что, вот так выгляжу??? Да вранье! Я за собой ухаживаю.
– Ну, это ваша душа таким образом на внешности проецируется.
– Что, вот так??? Плечи вниз, губы в линию, глаза тусклые, волосы повисшие…
– Так всегда выглядят люди, если душа плачет…
– А это что за мальчик? Славненький какой… Смотрите, как он ко мне прижимается!
– Не узнали, да? Это ваш муж. В проекции души.
– Муж? Что за ерунда! Он взрослый человек!
– А в душе – ребенок. И прижимается, как к мамочке…
– Да он и в жизни так! Прислоняется. Тянется!
– Значит, не вы к нему, а он к вам?
– Ну, я с детства усвоила – женщина должна быть сильнее, мудрее, решительнее. Она должна и семьей руководить, и мужа направлять!
– Ну так оно и есть. Сильная, мудрая решительная мамочка руководит своим мальчиком-мужем. И поругает, и пожалеет, и приголубит, и простит. А что вы хотели?
– Очень интересно! Но ведь я ему не мамочка, я ему жена! А там, на экране… Он такой виноватый, и к лахудре своей вот-вот опять побежит, а я его все равно люблю!
– Конечно, разумеется, так оно и случается: мальчик поиграет в песочнице, и вернется домой. К родной мамуле. Поплачет в фартук, повинится… Ладно, конец фильма. Давайте завершать нашу встречу. Будете любовь в жертву приносить? Не передумали?



– А будущее? Почему вы мне будущее не показали?
– А его у вас нет. При таком настоящем – сбежит ваш выросший «малыш», не к другой женщине, так в болезнь. Или вовсе – в никуда. В общем, найдет способ вырваться из-под маминой юбки. Ему ж тоже расти охота…
– Но что же мне делать??? Ради чего я тогда себя буду в жертву приносить???
– А вам виднее. Может, вам быть мамочкой безумно нравится! Больше, чем женой.
– Нет! Мне нравится быть любимой женщиной!
– Ну, мамочки тоже бывают любимыми женщинами, даже часто. Так что? Готовы принести жертву? Ради сохранения того, что имеете, и чтобы муж так и оставался мальчиком?
– Нет… Не готова. Мне надо подумать.
– Конечно, конечно. Мы даем время на раздумья.
– А советы вы даете?
– Охотно и с удовольствием.
– Скажите, а что нужно сделать, чтобы мой муж… ну, вырос, что ли?
– Наверное, перестать быть мамочкой. Повернуться лицом к себе и научиться быть Женщиной. Обольстительной, волнующей, загадочной, желанной. Такой цветы дарить хочется и серенады петь, а не плакать у нее на теплой мягкой груди.
– Да? Вы думаете, поможет?
– Обычно помогает. Ну, это в том случае, если вы все-таки выберете быть Женщиной. Но если что – вы приходите! Отношения у вас замечательные просто, мы их с удовольствием возьмем. Знаете, сколько людей в мире о таких отношениях мечтают? Так что, если надумаете пожертвовать в пользу нуждающихся – милости просим!
– Я подумаю…

№ 853 растерянно выходит из кабинета, судорожно прижимая к груди отношения.

№ 854, обмирая от волнения, заходит в кабинет.
– Готова пожертвовать своими интересами ради того, чтобы мамочка не огорчалась.

Дверь закрывается… По коридору прохаживаются люди, прижимая к груди желания, способности, карьеры, таланты, возможности – все то, что они готовы самоотверженно принести в жертву…

Автор: психолог-сказкотерапевт Ирина Семина