Лечение трижды негативного рака молочной железы. Помним...

Я коренная сургутянка, мои родители приехали в Сургут в 1970 году, пишу эти строки в большей степени благодаря тому, что в эти дни нахожусь на лечении в стране, где отношение к онкологии - даже не знаю как объяснить лаконичнее — далеко не такое сложное, как в искренне и горячо любимой мною России. Только в Израиле стали известны мои реальные шансы, подарив избавление от чувства обреченности. Здесь появились силы на борьбу за жизнь и на то, чтобы делиться опытом преодоления.
Излагая здесь свой взгляд на преимущества лечения не в России, я испытываю неприятное ощущение, словно гладят против шерсти. Не смотря на это, вынуждена признать — лечение рака в России в наши дни в гораздо более проигрышной ситуации, нежели лечение рака Израиле. Уверена, многие, очень многие сейчас усмехнутся. Поверьте, в начале, я тоже патриотично усмехалась. А теперь осознаю, насолько израильская медицина вырвалась вперед и заслуживает внимания, понимания, открытости если хотите. Считаю, что имею моральное право рассуждать о том, что испытано моей собственной шкурой, так сказать.
Итак, попытаюсь как-нибудь начать. В моей истории случилось, как это часто бывает...две новости: хорошая и плохая. Начну с плохой?.. В самом начале апреля 2014 года по результатам биопсии в сург.онколгич.центре на основании уже второй биопсии мне был установлен безапелляционный диагноз — рак молочной железы 3 стадии. Означало это для меня то, что моя опухоль достигла размеров, соответствующих именно этой стадии. Со слов онколога-маммолога мне стало понятно, что именно на этой стадии возможно метастазирование опухоли в другие органы. Меня это вопрос волновал … безудержно. Поясню почему. В 1989 году с таким же диагнозом была прооперирована моя мама. Мне было почти 11, на моих глазах она и боролась с болезнью, и просто умирала под действием морфина. Уже тогда было было очевидно, что из-за наличия метастазов операция по удалению молочной железы сократила её и без того нелёгкую в те дни жизнь: после удаления самой опохоли метастазы распространялись гораздо быстрее, чем бы это было без опрерации. Как известно, с сослагательным наклонением вечные сложности, в 15:00 31.12.1989 она ушла навсегда.
В моем случае, ни на этапе постановки диагноза, ни на предоперационном этапе вопрос метастазирования моим сургутским онкологом не изучался. Мне была предложена срочная операция, которую не смотря на колоссальную востребованность сургутских хирургов, мне назначили довольно оперативно на 19 апреля 2014 года. Да, я понимаю, что у читателя этих строк есть повод сокрушаться в связи с тем, я, представляя себе с самого детства коварность онкологии, не сумела проявить бдительность и обнаружить свой рак на более ранней стадии. Прозвучит неправдоподобно, но ОБНАРУЖИЛА. Более, того, по собственной инициативе наблюдалась у маммолога с 2010 года сразу после рождения доченьки. И это обстоятельсвто заставляет сейчас мои слезы непроизвольно течь. Сколько раз мне приходилось настаивать на обследованиях молочных желез.. Частным образом я обращалась сначала в сург.перинатальный центр, позднее поликлинику по месту жительства на ул.Студенческой, далее в Наджу. У меня нет достаточных сил вспоминать об этом периоде бесполезной траты времени и денег, сопряженном с пугающей беспомощностью, безысходностью. Скептикам скажу, что у меня имеются оригиналы всех медицинских документов: заключение маммолога перинатального центра, снимок и заключение маммографии с рашифровкой диагноза из поликлиники на ул.Студенческой, результат биопсии из Наджи. В каждом из них указана и дата, и диагноз, и фамилия горе-специалиста. Во всех этих документах черным по белому написано, что новообразование моей молочной железы не рак, не злокачественное образование, а, значит, не угрожает моей жизни и подлежит всего лишь наблюдению, а в случае роста - удалению. Всеми этими «злоключениями» объясняется то, что лечение началось далеко не на первой стадии, а уже тогда, когда держалась изматывающая температура тела в диапазоне 37,2-38,4. Как на зло она поднималась в середине дня, когда я на работе и мне максимально необходимо быть в лучшей форме. В счастливые моменты объятия с дочерью - искры сыпались из моих глаз, малышка никак не могла запомнить, что если запрыгивать на маму со всех ног, то маме больно. Поэтому я самостоятельно начала принимать безболивающие препараты.
Из хороших новостей, то, что незадолго до того, как мой диагноз стал окончательным, мне посчастливилось познакомиться с молодой женщиной, которую считаю своим без преувеличения сказать ангелом-хранителем. За годы, проведенные мной в отсутствие самого близкого человека - мамы - жизнь научила меня ощущать корысть, что называется спиным мозгом. Её искреннюю, бескорыстную поддержку невозможно переоценить — мир не без добрых людей — факт. С такой безграничной добротой за свои 35 лет жизни я встретилась впервые. Её опыт лечения в Израиле, начавшийся за два года до моего — приоткрыл завесу непостижимого для меня, жительницы маленького провинциального городка, лечения не в России. Не смогу описать в рамках этих строк, сколько мне пришлось задать ей вопросов, затем прочесть статей на просторах ру- и не ру-нэта (чтобы получить "второе мнение" прежде, чем было принято непростое решение о лечении за границей. Я рассматривала Германию и Израиль. Приоретет Израилю в большей степени был отдан исходя из цен на лечение, отсутствия у меня шенгенской визы и бесценного опыта, которым любезно поделилась со мной «подруга по диагнозу».
Моя жизнь разделилась на «до» и «после». Помню, как в те дни искала слова, которыми буду сообщать обо всё своему супругу, родственникам, друзьям, коллегам, остро при этом ощущая, насколько я теперь не сильная, целеустремленная женщина, выстоявшая в жизни вопреки всему. Моим советчиком в те дни была глобальная сеть. Помогали статьи о том, как нужно себя вести, если вы или кто-то из близких тяжело больны. Там я нашла ответы на вопросы кому и как правильно рассказывать о диагнозе.
В тот момент мой мир предательски пошатнулся, убивая меня одним лишь ощущением беспомощности. Именно тогда я крайне остро ощутила, насколько я нуждаюсь в поддержке, как моральной, так и материальной, я помню, как тряслись мои руки, как текли слезы при мысли о пятилетней дочери, как путались ноги в педалях автомобиля. Страх. Перед глазами периодически возникала мама. Та, какой она запомнилась мне перед самым уходом, осунувшейся, безволосой, повторяющей в бреду лекарств одни и те же слова: «где мои дети?».
Даже прибыв в Израиль, я всё ещё находилась в во власти такого стресса, с которым, всё ещё не имела возможности самостоятельно совладать. Примерно как писала Анна Ахматова:
«Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.»
От предложенных израильским врачом успокоительных я отказалась. Не знаю, верно ли тогда поступила, но успокоительные по сей день нетронуты, я предпочла находиться в здравом уме. Не просто в этом сейчас признаваться, но в чужой стране я начала терять личные вещи. Сначала это был кошелек с деньгами и банковской карточкой, чуть позднее - загран.паспорт. Я была в чужой стране совершенно одна. Огромную поддержку тогда мне оказали мои кураторы-переводчики. Затем, после первого курса «химии», когда постепенно окончательно пришло понимание всего происходящего с моим здоровьем, наконец-то рассеянность прошла сама собой Занял этот непростой период всего лишь считанные дни: на следующий день после прибытия было выполнено уникальное исследование всего моего организма, называемое ПЭТ КТ, показавшее и саму опухоль, и наличие метастазирования, и размеры, и локализацию. Ещё через два дня (13.04.2014) была консультация онколога, зав.отделением, профессора Габизона (клиника Шаарей Цедек) , который разъяснил содержание снимков ПЭТ КТ. Жутко пугающие меня метастазы были обнаружены! К тому моменту они были в одном лимфоузле (ткань) и в позвоночнике (кость). Стало очевидно, что предложенная мне сургутским онкологом операция по удалению опухоли при таком «раскладе» не могла стать первоочередной задачей. Здесь, в Иерусалиме, мне был предложен иной план лечения, который тут называют «протокол лечения». Для ликвидации метастазов сначала - лечение, состоящее из 16 курсов химиотерапии, затем дополнительно - облучение позвоночника (т.к.скальпелем метастазы из костии не удалить) и только после того, как врачи убедятся в том, что метастазов нет, только затем операция. На сегодняшний день, слава Богу, динамика лечения полжительная, от метастазов не осталось и следа, но химиотерапия продолжается. Хирург-онколог Эйнат Кармон (клиника Хадасса) пояснила, что это связано с тем, что как только опухоль достигает стадии, на которой она метастазирует — болезнь распространяется по всему организму, становится хронической с невозможностью предсказать где и когда в последствии «выстрелит». В настоящее время посредством химитерапии борьба с распространившимися по всему организму злокачественными клетками продолжается. В дальнейшем, как я и описывала выше, меня ждет облучение и операция, затем регулярные наблюдения. Как сказала мой лечащий онколог Луна Кадури: «у вас впереди долгий путь». Предполагаю, многих бы эти слова расстроили, но для меня они означают, что мой скорый уход из жизни из-за череды неверно принятых мною решений — это не мой случай. У меня не права на ошибку. Процесс последовательной, осознанной борьбы за здоровье и дальнейшее сохранение качества собственной жизни продолжается.
Я постаралась описать то, что подходы в лечении рака в России и рака в Израиле значительно отличаются друг от друга. Надеюсь, у меня получилось. Заранее прошу прощения у тех, кто будучи знакомым со мной лично, узнает о моём диагнозе из этих строк, а не от меня.
По мере возможности планирую обновлять эту тему и рассказывать подробнее об обстоятельствах лечения, подходах, возможностях израильской медицины. Существует огромнейшее количество нюансов, о которых я готова рассказать в рамках данной темы, я открыта для общения, но мне сложно предположить, о чем лучше писать подробнее, о чем нет, что наиболее интересно читающим эти строки. Поэтому, я готова ответить на все возникающие вопросы, а сейчас откланиваюсь.